Мы — я — в крайнее время страшно полюбили говорить. И не так, чтоб с некий целью либо там со смыслом каким, либо чтоб в споре родилась правда. И даже не для того, чтоб высказаться — высказать себя другими словами. Нет. Просто сказать. Кинуть какое-нибудь слово.
Максимов: Практически все худруки театров — менеджеры, приглашающие собственных коллег
Социальные сети воспитывали нас, воспитывали и довоспитывались: нам сделалось серьезно казаться, что слово и есть дело.
Слово — это, естественно, принципиально. В отличие от пули, которая может ранить, слово может лишь уничтожить. Но словом можно разъяснить человеку его жизнь. Словом можно выстроить и сломать. Сделать величавую книжку, которая воздействует на жизнь огромного количества людей, и обрисовать открытие.
Да хорошо! Не нужно растрачивать много слов, чтоб сказать о том, каким величавым быть может Слово. Я не о том. Я о пустословии. О слове, в каком — пустота.
Когда мы были юные и чушь, естественно, несли не только лишь красивую, мы читали большущее количество пустых слов в газетах — тех русских, которые классик рекомендовал до обеда не читать. Но это были чужие слова, как и те, что произносились на партийных съездах и конференциях.
Слово поменяло дело. Самый обычной метод создать так, чтоб о для тебя выяснила страна, — написать чего-нибудть этакое
Сейчас этот пустоцвет выдают все — и я тоже — от собственного имени в соцсетях. Соцсети — это таковой глобальный забор, на котором любой может нацарапать что угодно. Ну, и царапают.
Слово поменяло дело. Самый обычной метод создать так, чтоб о для тебя выяснила страна, — написать чего-нибудть этакое либо напечатать этакую фотографию.
Мы живем во времена, когда определенные люди совершают определенный подвиг. Это докторы. Они выручали людей, почти все гибли при всем этом. Эпидемия — говорю о Москве — прошла относительно тихо. Далее наши люди изобрели вакцину, и сейчас уже разумеется — бью трижды по дереву — что она останавливает пандемию. Вакцину изобретает не институт, а люди. У их есть имена, фамилии, биографии, мысли, суждения.
Но ни докторы, ни ученые не стают героями денька. Энтузиазм не в деле — в трепе.
Стоит умереть какому-нибудь прекрасному актеру, и здесь же в телек сбегаются некоторые люди и начинают утверждать, что они — его нелегальные детки. Доказательств не предъявляют: произносят слова. Где они были, покуда артист был живой, не разъясняют. Они молвят, вокруг тоже кто-то что-то гласит, страна слушает… Или соболезнует, или возмущается.
Либо вдруг режиссер сочинил манифест, в каком написал много слов… Если честно, не весьма сообразил о чем, но о кое-чем значимом и судьбоносном, о другом сегодня интеллигенция не рассуждает. Слова умные и с претензией на некоторые открытия.
Максимов: Ельцина травили много и с наслаждением при его жизни
Подобные манифесты пишутся с одной целью: чтоб их обсуждали. Ну, и создателя, естественно, тоже. Режиссер узнаваемый, но в крайнее время как-то больше дискуссируют его как артиста, нежели его спектакли. (При всем этом, замечу, спектакли могут быть и примечательные. Почему у нас о неких театральных постановках молвят, а о неких нет — для меня загадка. Но это иная неувязка.) Как напомнить о для себя? Манифестом!
И вот русский режиссер рассуждает о том, как плохо, с его точки зрения, и не туда развивается западный мир. Написано складно и ровно в той степени тяжеловесности, чтоб, с одной стороны, смотрелось умно и философски, а с иной — чтоб читатель мог осилить текст. Читатель осилил. И началась, естественно, дискуссия: с ерничеством, изобличениями, обвинениями в корысти и проч.
Не так давно я брал интервью у 1-го из огромнейших у нас в стране профессионалов по мозгу, и он сказал мне, что, невзирая на все катаклизмы, революции и проч. и проч., мозг человека не изменяется. А откуда в мире взяться новизне, если не изменяется мозг? Все рассуждения о том, что цивилизация идет не туда и нужно ее выручать, начались, думаю, еще в Старой Греции. "Нет ничего новейшего под Солнцем", — произнес Екклесиаст не сейчас и не вчера. Но на века.
Охото человеку напомнить о для себя манифестом — ради Бога. Поражает, что эти, с моей точки зрения, достаточно доверчивые и неточные размышления стают центром публичного энтузиазма.
Слово необходимо к тому же для того, чтоб эхом отражаться от одних мыслей к иным. Это ведь много, правда?
Необычное дело! Мы с экстазом треплемся о том, на что воздействовать не можем. И совсем разучились гласить о том, что нас конкретно касается и на что мы влиять способны. Я издавна не слышал умного и увлекательного разговора, к примеру, о любви. Не о том, кто с кем, когда и для чего — а вот конкретно о любви, о ее законах либо о отсутствии таких. Либо — добросовестный разговор о воспитании, о том, что означает созидать в ребенке человека и как этого достигнуть.
О глобальных дилеммах, о воздействии Запада на нас и нас — на Запад — это сколько желаете. Еще весьма возлюбленная тема: пути развития Рф — по ней лишь ленивый не оттягивался, хотя Наша родина, как понятно, развивается так и туда, как и куда никто никогда предсказать не может.
А вот про близкое побеседовать, про то, что любой может поменять, — это нет. Тяжело поэтому что.
"… А для чего вы написали все это? — может быть, спросит меня кто-то из читателей "Русской газеты". — Чтоб что?" Отвечу. Чтоб люди, которые задумываются также, соображали, что они не одиноки. Что кто-то размышляет так же, как они. Что их мысли печатают в газете.
Слово необходимо к тому же для того, чтоб эхом отражаться от одних мыслей к иным. Это ведь много, правда?