Удивительно, что Борис Зайцев, своим выдающимся и многосторонним художественным талантом нисколечко не уступающий Бунину либо, допустим, Ивану Шмелеву, так и не вошел в 1-ый ряд писателей ХХ века. И даже в эмигрантской литературе остался вроде бы в тени остальных, наиболее именитых. Хотя интересно, что конкретно он с 1947 года и до конца собственных дней возглавлял Альянс российских писателей во Франции. И это полностью объяснимо: во время 2-ой мировой войны, когда посреди писателей-эмигрантов произошел раскол на тех, кто соболезновал Красноватой армии и желал победы СССР, и тех, кто чуть ли не склонялся к тому, что "сломить" коммунизм важнее, чем одолеть фашизм, Зайцев постоянно оставался в стороне от политики. Он писал свою прозу, исполненную подлинного христианского духа, создавал потрясающие биографии Тургенева, Жуковского, он написал непревзойденную до сего времени книжку о Сергии Радонежском (не житие, а быстрее духовная биография), он занимался переводами Новейшего Завета, но в политику не лез. Она была противна его душе.
Где услышать сходу 220 российских писателей
Очевидно, коммунизм был ему враждебен, и с Русской властью он никогда не заигрывал. Но вел переписку с Борисом Пастернаком в конце его жизни, переписывался с Анной Ахматовой. Он написал одно из самых мудрейших писем Александру Солженицыну, когда того стали травить на родине:
"Александр Исаевич, чрез тыщу верст, нас разделяющие, и чрез жизнь, не позволяющую повстречаться, направляю Для вас благожелания и сердечное сострадание". И дальше, говоря о его книжках отмечает, что в их "не попросту русская жизнь в свободном освещении", да и то, что их создатель — "в злободневности, пестроте, в боли вчерашней".
"Для вас сложнее, не считая пафоса обличительного, почаще всего уводящего от высочайшего художества, Вас могут упрекнуть и в другом: совершенно в перевесе документального, Choses vues, над вымыслом творческим. Но, слава Богу, есть и другое, Ваше органическое — в этом Вы в полосы величавой российской литературы XIX века, не подражательно, а прирожденно. Есть глубочайшее дыхание любви и сочувствие. Оно подземно у Вас, но подлинно. Вы его не "возглашаете", оно само гласит, даже Вас не спрашиваясь, голосом тихим и непрерывным" (1969).
Удивительно, что Борис Зайцев с его выдающимся талантом так и не вошел в 1-ый ряд писателей ХХ века
А какое необычное письмо он написал Анне Ахматовой, прочитав ее "Реквием"! "Буря Вас взрастила, углубила — подняла. Кто не понимает, что такое — биться головой о стену, тот не лицезрел революции… Бились ли дома головой о стену за близкого — не понимаю. Но искры излетели из сердца. Вылетели стихами, не за одну Вас, а за всех страждущих, жен, сестер, матерей, с кем разделяли Вы Голгофу тюремных стенок, приговоров, казней… Вот и выросла "радостная грешница", насмешница царскосельская — из юной стильной дамы в первую поэтессу Родной Земли, голосом мощным и зрелым, скорбно-звенящим, стала вроде бы глашатаем беззащитных и страждущих, суровым обличителем зла, свирепости" (1964).
Но самое необычное и знаменательное событие — это встреча Бориса Зайцева и русского писателя Юрия Казакова в Париже в 1967 году. Казаков поступил в Литературный институт в 1953 году. В этом же году ушел из жизни Иван Бунин. Подсознательно, а иногда и сознательно Юрий Казаков ощущал себя преемником Бунина, и в его прозе это очень ощущается. Доживи Бунин до славы Казакова, он, не сомневаюсь, признал бы в нем собственного младшего собрата. Но это было уготовано Борису Зайцеву.
В "Литературном ТикТоке" читают Бродского
Их разговор о Бунине, записанный Казаковым на пленку, произошел в парижской квартире Бориса Константиновича. Он воспроизведен в кинофильме о Юрии Казакове 2012 года "Спрятанный свет слова…" И это умопомрачительно слушать сейчас! Казакову в 1967-м всего лишь 40 лет. А глас вялый, надломленный. Зайцеву осталось жить 5 лет, он глубочайший старик, к тому же много лет проведший около постели разбитой инфарктом супруги. Глас бодренький, крепкий, ясность памяти и сознания безупречная!
И здесь согласишься с тем, что дух питает силы человека еще больше его физических способностей.
До революции Зайцев по своим взорам был быстрее пантеистом. Как и Бунин, воспевал умирающие "дворянские гнезда", ругал городскую жизнь, обожал природу. Переболев тифом и оказавшись в эмиграции, Борис Зайцев становится христианским писателем, и я просто не понимаю другого варианта, не считая, быть может, "Соборян" Николая Лескова и "Лета Господня" Ивана Шмелева, чтоб тема христианства, Церкви, православных святых так органично сочетались с художественным талантом. Он писал жития как биографии ("Преподобный Сергий Радонежский) и биографии как жития (Жуковский, Тургенев, Чехов). У него не было противоречия меж православным взором на мир и светским искусством, что, обычно, безизбежно.
Ясный, светлый и глубоко религиозный писатель! Вспомним о нем сейчас. Перечитаем его поновой
Ясный, светлый и глубоко религиозный писатель!
Собственный крайний рассказ он опубликовал за длительное время до погибели в 1964 году — "Река времен". Эмигрантская критика писала, что рассказ можно поставить в один ряд с "Архиереем" Чехова. И это правда.
Вспомним о этом писателе сейчас. Перечитаем его поновой.