Табличка в экселе
Признаюсь, меня поразила такое неравнодушие. В обычных условиях горожане зачастую ничего не знают даже о соседях по лестничной площадке, а тут такое искреннее беспокойство о жителях целого дома. Обещаю помочь, и мне присылают список жильцов, которых сейчас разыскивают.
Дом по нужному адресу находится за мариупольским драмтеатром, где до сих пор идут бои. Знакомый ополченец с позывным Сэм только вздохнул, выслушав мою просьбу:
— Ладно, пошли. Мне тоже нужно найти людей в этом районе.
Название проспекта, по которому мы идем, ну никак не соответствует тому, что на нем происходит. Миром, конечно, здесь и не пахнет. Совсем близко гремят взрывы, отчетливо слышится свист падающих мин. Судя по автоматным и пулеметным очередям, неподалеку вспыхнул стрелковый бой. Обезлюдевшая улица. Заваленные обломками тротуары. Разрушенные и сгоревшие дома, между которыми, сгорбившись, идет одинокая старушка с какими-то пакетами. Проходим позиции ополченцев. Сверху свисают оборванные провода, кое-где лежат неубранные еще трупы. Под ногами хрустит битое стекло. Спускаемся по проспекту вниз, потом сворачиваем вправо.
На торце дома с побитыми стенами и закопченными оконными проемами уцелела табличка "пр. Мира 42". Пришли! Вот только грохот взрывов нарастает. Мины с неприятным звуком вспарывают воздух и разрываются где-то совсем недалеко.
К корреспонденту "РГ" обратились мариупольцы, жившие по адресу: проспект Мира, 42. Те, кому удалось спастись из-под обстрелов, теперь пытаются выяснить судьбу своих соседей
— Узнавай, что надо, только быстрее, — Сэм наблюдает за улицей.
Захожу во двор. Знакомая мариупольская картина. У подъезда горит костер, на котором готовят пищу. Возле костра — бабушка и пожилая женщина с грязными от копоти руками.
— Вы из этого дома?
Кивки. Боль в глазах.
— А в подвале еще есть люди?
Из Мариуполя за сутки в сторону РФ ушли 716 человек
Снова молчаливые печальные кивки. Интересуюсь, как пройти в подвал. Пожилая женщина, опираясь на палку, показывает мне дорогу. Проходим дом через сквозной подъезд, спускаемся вниз. Здесь грохот взрывов звучит приглушенно и не так пугающе. Больше пугает подвальная обстановка, плохо приспособленная для жизни. Темнота, закутки, застеленные чем пришлось кровати, скудные запасы еды, измученные люди, как бесплотные тени. Собираю, кого удалось найти, объясняю, для чего я здесь. На меня смотрят с непониманием и надеждой.
— Сейчас буду читать список. Если вы есть среди этих людей, если что-то знаете о них, пожалуйста, говорите, — прошу я.
Настороженная тишина в ответ. Открываю в телефоне присланную из Москвы простенькую табличку в экселе. Три столбца под незамысловатым названием "Проспект Мира, д. 42". В первом столбце — фамилия, имя, иногда отчество. Во втором — дата рождения. В третьем — что известно о человеке. "Выехали. Живы. Жива! Едет в Запорожье. Нашли по другому адресу. Вышли на связь. Уехали из страны. Умерла. Жива, эвакуировалась…" Но напротив многих фамилий в третьем столбце стоит только одно слово "Ищут". Всего в списке 85 фамилий в алфавитном порядке. Начинаю зачитывать…
Выжившая Настя
Абакумов Евгений Анатольевич, Авраменкко Тамара Ильинична. Тишина. Люди слушают внимательно, но молча. Афанасьева Татьяна. Берко Юлия. Биндик Вера. Снова молчание. Бугаевская… Булдакова… Ничего. Бухтиарова… Ни звука в ответ. Я чувствую накатывающее отчаяние. Неужели ни о ком нет информации. Неужели какая-то ошибка? Неужели зря сюда шел? Ганзина (Пасько) Анастасия…
— Стойте! — вдруг вскидывается, хватаясь за сердце женщина с палочкой, которая меня сюда привела. — Настя — моя дочь. Пасько — ее девичья фамилия. Меня зовут Татьяна Григорьевна Пасько. Что с Настенькой? Что с дочкой?
Напротив, этой фамилии в третьем столбце написано: "Жива. В ДНР".
— Слава Богу! Слава Богу! Слава Богу! — счастливая мать плачет. — А где именно она сейчас?
"Выехали. Живы. Жива! Едет в Запорожье. Нашли по другому адресу. Вышли на связь. Уехали из страны. Умерла. Жива, эвакуировалась…"
Виновато развожу руками. Об Анастасии написано только три слова.
— Главное жива! Главное жива! — как молитву шепчет Татьяна Григорьевна. Рассказывает: — Когда начались сильные обстрелы и в доме вспыхнул пожар, Настя и ее подружка схватили детей и решили бежать. Кто-то сказал, что если дойти до порта, оттуда можно уехать на такси. Только туда нужно было очень быстро бежать. Звали нас с отцом. Но мы решили остаться. Я ведь после операции. И еще диабет, тяжелая форма. Не могу быстро передвигаться. Только задержала бы всех. Мы сказали, чтобы сами шли, спасали детей. Они ушли, мы остались. С тех пор ничего о Насте не слышали. Каждый день гадаем — жива или нет.
— Что с Настей? — По лестнице в подвал спускается встревоженный мужчина в очках:
— Ваня! Настенька жива! — бросается к нему Татьяна Григорьевна.
Как сегодня живет Донецк, входивший в пятерку крупнейших мегаполисов Украины
Иван Александрович — отец Насти. Сняв очки, он вытирает слезы счастья, от волнения говорит сбивчиво, заикаясь.
— Где она? Передайте ей обязательно, что мы ее любим!
Кстати, Пасько Иван Александрович и Татьяна Григорьевна тоже есть в списке. Их тоже ищут. И, можно сказать, что уже нашли. Читаю дальше, по порядку.
— Гасан Анатолий Семенович. Гасан Нина Тимофеевна…
— Гасан ушли на эвакуацию в 17-й район, — раздаются новые голоса.
— Голоядова?
— Умерла. Спасибо ребятам, помогли похоронить возле памятника Тараса Шевченко.
Любим и скучаем
Звучит еще несколько фамилий. Безрезультатно. Обитатели подвала сокрушаются, что не знали по фамилиям всех соседей.
— Дмитриев Юрий?
— Его знаем! У него и его жены Ларисы сгорела квартира, как и у нас. Теперь они ночуют в котельной, тут неподалеку.
— Ермоленко Надежда…
— Григорьевна. Это моя соседка этажом выше. Она была директором техникума горэлектротранспорта. Жила в подвале с Наташей — то ли дальней родственницей, то ли дочкой подруги. Потом Наташа забрала ее в поселок Сартана. Приехали военные на бронетранспортере и эвакуировали. Надежда жива.
— Есин Сергей и Есина Татьяна?
— Я Есин Сергей Иванович. Татьяна моя жена. Выходит, нас тоже ищут?
— Ефименко Сергей Владимирович. Иваненко Раиса Ивановна. Каплан Галина Анатольевна…
— Подождите, Каплан Галина ночует с нами в подвале. Но сейчас она в четвертом подъезде. Жива. У нее умер муж, учитель, и она сама учительница английского языка. Все хорошо с ней, нормально себя чувствует.
— Кардашова Галина. Карпенко Надежда…
— Карпенко Надежда — наша соседка. Вчера или позавчера поехала в Саратов.
— Ластовина?
— Да, здесь живут Ластовины. Четыре человека. Бабушка, дочка и две внучки.
— Ловицкая? Марковы? Мочевинская?
— Ловицкая Людмила — моя сестра. Живет с нами, в подвале, она переселенец из Луганска. Марковы тоже тут живут, тоже переселенцы. И Мочевинскую Ольгу знаем. Она пошла к дочери на 17-й район, будет здесь через четыре дня. У ее внучки Юли родилась девочка. Да, правнучка, да здесь, да, сейчас в Мариуполе. С Ольгой все нормально. Она молодец, оптимистка, несмотря ни на что.
МО: Провалилась попытка вывезти главарей националистов из Мариуполя по морю
Улыбаюсь вместе со всеми. Как здорово, что даже здесь, в Мариуполе, сейчас рождаются дети. В подвал заглядывает Сэм. Ополченец торопит: снаружи становится горячо. Все чаще падают мины. Приближается стрелковый бой. Нужно уходить. Прошу минут десять. Сэм мотает головой — слишком много. Обещаю уложиться за пять. Нужно дочитать список до конца и выяснить, кто из людей жив. Продолжаю в ускоренном темпе. Мариупольцы отвечают:
— Ткаченко Михаил и Надежда, знаем. Михаил — это сын Надежды, он забрал маму из квартиры. У них дом более-менее уцелел. Где-то на улице Куиджи. У Надежды были проблемы с сердцем, но сейчас ей лучше. Ушкаловы Евгений и Наталья — здесь, в подвале. Чанаях — тоже. Оба — и отец, и сын. Два Саши. У отца сгорела квартира. Шестаковы Эдуард и Лидия уехали в район Метро. До Саратова хотят добраться. Шпотаковские — здесь, все трое. Живы, по крайней мере, час назад были живы.
Меня снова зовет Сэм. Предлагаю тем, кто хочет, обратиться с посланием через газету к родственникам. Женщины отказываются. Плачут от избытка чувств, они сейчас попросту не могут говорить. Мужчины тоже не в состоянии сдержать слез, когда обращаются к родным.
— Настя, мы с матерью живы. Квартира сгорела, но мы живы, надеемся увидеться. Любим тебя, малыш, ждем встречи, — говорит Иван Пасько.
— Галина, моя дочка. Любим и скучаем. Мы живы. Живем в подвале, — добавляет Сергей Есин.
Мы с сопровождающим выходим на грохочущую улицу. Жильцы дома по Мира. 42 остаются внизу
— Удачи вам, и спасибо большое за все, — слышу я сзади.