Вообщем, любые исторические параллели постоянно хромают. На упражнениях по марксистско-ленинской философии нас убеждали, что действительность богаче вымысла. С сиим можно и поспорить, но,обращаясь к недавнешней встрече в минском СИЗО, спорить не охото. Все-же не случаем Гёте записал в один прекрасный момент: искусство — «прихлебатель жизни». Уверен, что пройдет мало времени, и сегодняшние политические действия отыщут воплощение в литературных произведениях, фильмах и спектаклях. В самых различных видах и жанрах искусства воплотятся сюжеты, возникновение которых в художественных формах еще не так давно чудилось неосуществимым. Но путь такового искусства постоянно непрост.
Швыдкой: Разумный соглашение — постоянно выигрыш двоих
Помню, какое напряжение правило в зале Столичного тюза вешним вечерком 1990 года, когда шла презентация спектакля Царского Шекспировского театра «Столичное золото» по пьесе Ховарда Брентона и Тарика Али. Именитая публика во главе с Николаем Губенко, который был в ту пору министром культуры СССР и посодействовал привезти в Москву английских артистов, с удивлением принимала мюзик-холльные дуэты Миши Сергеевича и Раисы Максимовны Горбачевых, равно как и диалоги первого и крайнего президента СССР с будущим президентом Рф Борисом Николаевичем Ельциным. О {живых} фаворитах СССР ранее никто не говорил таковым языком. Он был так непривычным, что спектакль решили не привозить, чтоб, не дай бог, не оскорбить русских прототипов британской пьесы. Он вступал в противоречие с российским художественным опытом, в каком действующие фавориты страны были бы героями эпоса, театрального либо синематографического, но не комедии с элементами мюзикла.
Художественные произведения, повествующие о современниках, которые не собираются отчаливать в мир другой, постоянно вызывают много вопросцев. И 1-ый из их: «А что, при жизни разве можно?» Две крайние московские премьеры — «Горбачев» в Театре Наций и «Все здесь.» в Школе современной пьесы — дают совершенно точно утвердительный ответ на этот вопросец. Можно и необходимо.
По-разному сочиненные Алвисом Херманисом («Горбачев») и Дмитрием Крымовым («Все здесь.»), они объединены пронзительным и горьковатым чувством любви. Ее всепоглощающей силой и неминуемым трагизмом: ведь кому-то приходится уходить первым. Это ведь редчайшее — сказочное — счастье умереть в один денек с возлюбленным человеком. Кажется, что Чулпан Хаматова и Евгений Миронов в «Горбачеве» услаждаются игрой в театр, своим проф совершенством, которому подчиненно все. И это удовольствие творчеством передается зрителям, которые радуются каждой «шуточке, характерной театру».
Спектакли Алвиса Херманиса и Дмитрия Крымова объединены пронзительным чувством любви
А. Херманис выстраивает сценическое место как закулисье, совмещая гримерные столы и вешалки для костюмов, которые меняют его актеры по ходу спектакля, с настоящей мебелью. Но открытый театральный ход феноминально подводит актеров к предельной искренности, к внутреннему перевоплощению, которые поглощают демонстративные поиски характерности, портретность изображения героев. Судьба 2-ух любящих, неразрывно связанных вместе людей оказывается важнее и выше хоть какой политики. Их любовь всеобъемлюща и самодостаточна. Сила ли, слабость ли в этом исторических героев спектакля, не мне судить. Как у Данте: «Любовь, что движет солнце и светила…»
Спектакли А. Херманиса и Д. Крымова феноминально объединены общим местом. Чулпан Хаматова и Евгений Миронов играют Миши Сергеевича и Раису Максимовну Горбачевых на сцене бывшего филиала Столичного Художественного театра, где Дмитрий Крымов — создатель и основной герой спектакля «Все здесь.» — в 1973 году узрел поразившую его постановку пьесы Торнтона Уайлдера «Наш городок». Его воспоминание о этом спектакле Алана Шнайдера, привезенного вашингтонским театром «Арена Стейдж» в Москву, сделалось основой для панорамного полотна, которое вместило «всех-всех». Ему, как и Торнтону Уайлдеру, было принципиально поведать не только лишь о величавых деятелях театра, какими были его предки, Анатолий Эфрос и Наталья Крымова, какими стали Александр Калягин либо Алексей Бородин, но обо всех, кто вошел в его жизнь и оставил в ней собственный неизгладимый след.
Нас убеждали, что действительность богаче вымысла. С сиим можно поспорить, но, обращаясь к недавнешним событиям, спорить не охото
Он придумывает собственный спектакль с предельной свободой художника, который понимает, что смешное и трагическое надежно переплетены в людском бытии, что нет запретов на клоунаду и фарс в хрупкой ткани лирического повествования, что одну и ту же фабулу можно воплотить в самых различных сюжетах. Кому-то может показаться, что история, им рассказанная, увлекательна только тем, кто лично знал ее героев, кто может обрадоваться узнаванию Нонны Скегиной, преданного хронографа жизни семьи Эфроса-Крымовой, в виртуозном выполнении Марии Смольниковой. Но это не так. Д. Крымов совместно с восхитительными артистами, посреди которых солируют А. Феклистов и А. Овчинников, придумывает спектакль о величавой силе искусства, способного, оттолкнувшись от подробностей обыденности, создавать новейшую действительность, открывающую магическую безбрежность бытия. И подходят слезы, рожденные вольным вымыслом художника. И здесь уж нереально осознать, кто у кого «прихлебатель» — искусство у жизни либо жизнь у искусства. Да и кому в этот момент необходимо такое познание.