Олег Погудин – замечательный исполнитель и любимец публики рассказывает в своем интервью о самом важном и актуальном для него на данный момент. Что волнует артиста, какие перспективы открываются сейчас перед ним, о чем он размышляет – в этом интервью.
— Чего Вы ждете от встреч с журналистами?
— А чего мы все ждем от общения с другим человеком? «На лестнице колючей разговора…». Когда это получается – это всегда счастье. Но, конечно, жду какого-то хоть минимального владения материалом. Помню, у меня брали интервью перед программой «Трагический тенор эпохи» и корреспондент очень солидно спросил, следующую программу я планирую посвятить басам или баритонам? Но, несмотря на такие случаи, я всегда бываю журналистам благодарен, понимаю, что в этих ляпах часто бывает виновата текучка и огромная нагрузка, что, если бы этот труд соответствующим образом вознаграждался, корреспондент мог бы неделю сидеть и готовиться, и вопросы были бы другие. В общем, давайте чаще встречаться.
– Для Вас «классика» — термин или оценочное понятие?
– Когда как. В принципе, конечно, надо говорить классический, когда оцениваем, и классицистический, если произведение стилистически относится к классицизму, но обычно все понятно из контекста.
– Ваши романсовые концерты не один десяток лет проходят с аншлагом, но нередко можно прочитать или услышать, что романс устарел, что это уходящий жанр. Это какое-то странное противоречие…
– На самом деле никакого противоречия тут нет. Есть просто некоторая неакадемичность высказывания, но проблема жанра в искусствоведении — одна из самых сложных… Романс как жанр салонного музицирования в узком кругу, конечно, устарел. И то, что сейчас существует в распространенной форме «Вечер старинного романса в малой зеленой гостиной московского дома тетушки условного корнета» — это просто форма досуга. Ну и прекрасно, что люди так отдыхают. Но если понимать, что романс — камерный вокальный жанр, сформировавшийся в Серебряном веке, что он — значимая часть его культуры, что в операх Чайковского, например, много романсового, в романсах Петра Ильича много оперного, что романс повлиял на Блока (а Блок на романс), что у Иванова или Адамовича романсовая интонация — одна из самых распространенных, то станет ясно, что он навсегда занял свое место в культуре. Примеры из Блока или Иванова приводить не буду, они хрестоматийны, а вот Адамович реже цитируется:
О, лошадей ретивых не гони,
Ямщик! Мы здесь совсем одни.
По снегу белому куда ж спешить?
По свету белому кого любить?
Искусство — оно вообще-то про людей — про то же, что и романс. Поэтому, если исполнитель в состоянии увидеть за романсами большую тему судьбы человека, почувствовать легкое, но глубокое дыхание романса, то он будет успешен. Но то же происходит и с другими жанрами. Даже появился такой термин — новая искренность (New Sincerity) — это движение в искусстве, возникшее в восьмидесятых-девяностых годах. Это — возвращение к «традиционно сложившемуся лирико-исповедальному дискурсу» (как говорил Дмитрий Пригов) — и вот тут романс с его лирическим героем становится абсолютно современен. Это — во-первых. Во-вторых, публика ходит на артиста. Не на жанр. Я же пою не только романсы, я не романсист. Публика ходит на Погудина, который поет романсы, французский шансон, греческую песню рембетика, песни Булата Окуджавы и так далее. Мы поставили спектакль по греческим песням (не самый известный в России жанр), и публика пошла смотреть на Погудина, поющего греческие песни и читающего Кавафиса. А седьмого октября публика пришла смотреть на Погудина в репертуаре из золотого века нашей культуры. Так что романс как форма салонного музицирования устарел, а романс как часть нашего культурного дискурса устареть не может, потому что образует то культурное поле, в котором мы живем.
– Какой опыт полезнее: побед или поражений?
– Конечно, побед. Поражения тоже дают опыт, только как его использовать не всегда бывает понятно.
– Вы певец, а насколько важна для Вас визуализация Ваших выступлений?
– Это очень интересный вопрос, но на него трудно коротко ответить и вот почему. Когда я выступаю просто с концертной программой «Лермонтов», «Надежды маленький оркестрик», то там никакого дополнительного визуального оформления нет. Певец и музыканты. А вот в концертах-спектаклях типа «Мелодии рассвета» или «Золотого века» — очень важна.
– У Вас на ФБ много постов о посещении выставок, нестандартные афиши. Является ли живопись для Вас одним из источников вдохновения?
– Несомненно, является. Я люблю импрессионистов, люблю прерафаэлитов, а больше всего — живопись чинквеченто. Не могу сказать, что люблю русский авангард, но он меня интересует, и как искусство, и как живопись того периода, в который было создано большинство материала, с которым я работаю.
– Как Вы относитесь к моде? Есть ли в Вашем гардеробе остромодные вещи?
– Вообще мужская мода очень консервативна, на некоторые мероприятия до сих пор требуется фрак или смокинг. Каких-то остромодных вещей нет, а за модой я слежу в более широком смысле. Есть мода в дизайне, в афишах. Вы обращали внимание: в одном сезоне они все черные, в другом – красно-белые. То одни шрифты, то другие. Вот за всем этим надо следить, чтобы и презентация работы артиста была на уровне. Но если я правильно понял подтекст Вашего вопроса, то отвечу и на подтекст: меня нисколько не смущают выкрашенные в разные цвета волосы у молодежи, я сам в юности носил серьгу. А вообще меня больше интересует стиль, а не мода. А стиль может отразить хоть футболка с надписью, и у меня, между прочим, тоже есть — с надписью «Бродяга и артист».
– Ваши читательские предпочтения постоянны или за последнее время у Вас появились новые любимые авторы?
– Появились. Я смог сосредоточиться на прозе Бунина и, наконец, с ним «подружиться». Когда работал над «Мелодией рассвета», то через Кавафиса пришел к Бродскому – теперь я уверен, что это абсолютно мой автор. Из совсем современных с удовольствием прочел несколько книг Джулиана Барнса, «Филэллина» Леонида Юзефовича, «Брисбен» Евгения Водолазкина. Кстати, «Брисбен» консультировал Михаил Радюкевич – замечательный гитарист и педагог, с которым мы работаем вместе около 30 лет.
– На вашей премьере концерта-спектакля «Золотой век» действие протекало в светском салоне, в усадьбе и в театре — почти «Евгений Онегин». 27 октября, меньше чем через три недели, Вы погрузите зрителей в атмосферу афинских предместий и греческих кофеен. Любой артист должен уметь все или это такая пластичность именно Вашего дара?
– Серьезный артист (да и вообще любой серьезный мастер), а мне кажется, я имею право так называться, все время больше амплуа, хотя определение «пластичность дара» мне очень импонирует.
– С кем Вы ассоциируете себя: со Счастливцевым или Несчастливцевым?
– Любой актер в разные периоды своей жизни бывает и Геннадием Демьяновичем, и Аркадием.
– Мы знаем, что Вы планировали участвовать в работе Санкт-Петербургского международного культурного форума, к сожалению, отмененного. Что Вы планировали обсудить с его участниками?
– Тема форума была объявлена как «Культурные коды новой реальности». Вот о ключах к пониманию нашей культуры, о том, как они меняются со временем, что остается неизменным, о месте классики в современном мире, о формировании новой среды ее бытования и хотелось бы поговорить. Но я надеюсь, все эти разговоры еще состоятся, хотя для актера они важны, но не необходимы – мы и задаем вопросы, и отвечаем на них в своем творчестве.
Фотографии предоставлены пресс-службой артиста