Сейчас, когда в театре разрежен зритель, стают редчайшими классические вам встречи с поэтами и философами, кризис оставляет театру хоть какие-то шансы? Либо несет лишь опасности?
Эдуард Бояков: Кризис хоть и болезнь, но он рождает не только лишь драмы и утраты. Через кризис хоть какой организм — соц в том числе — вырастает и развивается.
Мы продолжаем работать, весьма много репетируем, стараемся нарастить репертуар и обозначить в нем наши главные векторы.
Сергей Десницкий, прошлый заврепертуаром МХАТа при Олеге Ефремове, ведает, что Ефремов, придя в театр, объявил о 10 премьерах. Это был рекорд. Мы рискнули объявить о 20. И дело не в попытках изумить количеством. А в том, что продуктом являющегося мировым достоянием российского театра является все-же не спектакль, а репертуар. Обеспеченный и цельный. МХАТ был выдуман театром репертуарной полноты. С самого первого сезона.
Обилие — код МХАТа . Конкретно сиим он различался от «Ленкома» Захарова, Театра на Малой Бронной Эфроса, «Таганки» Любимова и «Современника» Ефремова. Это были театры одной эстетики и 1-го способа. А МХАТ — это огромное количество языков. Недаром Ефремов, придя во МХАТ, сходу стал приглашать Каму Гинкаса, Анатолия Васильева, Льва Додина. Это в мхатовской природе. И благодаря этому МХАТ и воспринимался основным театром страны.
Мы на данный момент отыскиваем вслед за Ефремовым новейшего героя, как в не так давно отыгранной премьере документальной пьесы «Некуротный роман». И при всем этом даем «Красноватого Моцарта» — музыкальный спектакль о Исааке Дунаевском. И я пробую настолько различные спектакли соединить в одной стратегии.
Конфликты с актерами закончились?
Эдуард Бояков: Мне кажется, что человек 10 буянивших актеров все-же кто-то употреблял. Похоже, это был конфликт не столько с настоящими «протестантами», сколько с какими-то людьми, которым не нравились наши планы.
1-ый год в театре у меня ушел на твердые решения. Ситуация с дисциплиной у нас была страшенной. Приходилось собирать в подвале бутылки с недопитым алкоголем, увольнять пьющих актеров, вывозить из подвалов мусор. 100 с излишним контейнеров мусора от разломанных и брошенных декораций!
Какие новинки ожидают зрителей ярославского театра имени Волкова
А еще я нашел в подвале комнату, от которой ни у кого не было ключей. Когда их в конце концов отыскали, то в ней оказалась древная, помнящая Немировича и Станиславского, мебель. Естественно, не значившаяся на балансе.
Вот чем приходилось заниматься в 1-ый год. Это, естественно, не могло не вызвать противодействия изнутри. Но противодействие снаружи, мне кажется, больше, поэтому что мы пытаемся строить государственный театр. Не боимся гласить о духовном векторе. О православии как стержне российской культуры.
Собственного рода негативной сенсацией стала новость, что желающие у вас работать режиссеры (и суровые управленцы) должны заполнять анкету с вопросцами о отношении к религии, российской культуре и родителям?
Эдуард Бояков: Слушайте, анкеты — это практика хоть какой суровой компании от «Пепсико» и «Филипа Морриса» до «Газпрома» и администрации президента. Это нормально — анкетировать HR. Творческое взаимодействие с людьми — весьма узкий процесс. Работа в театре — это разговор душ. А я, принимая человека на работу, буду глядеть на его костюмчик, обувь и перечень прошлых мест работы? Нет, я должен знать о нем основное. Потому мы и задаем ему 30 вопросцев анкеты. Естественно, подразумевая, что человек может отрешиться отвечать на их. И мы 1-го такового отказавшегося уже взяли на работу. А еще поступающие могут в ответ задать такие же вопросцы нам. Мы открыты к диалогу.
Я, принимая человека на работу, буду глядеть на его костюмчик, обувь и перечень прошлых мест работы? Нет, я должен знать о нем основное. Потому мы и задаем ему 30 вопросцев анкеты. Естественно, подразумевая, что человек может отрешиться отвечать на их
Что вы желаете осознать, спрашивая о этом?
Эдуард Бояков: Ценности человека. Его готовность служить — не мне, не труппе и даже не МХАТу, а русскому театру и российской культуре.
Но сейчас такое время, что узкой и мощной моды на российское, как в чудесном Серебряном веке, нет. Допустим, я сижу и плачу на вашем «Крайнем сроке», но при всем этом отлично чувствую, что у публики к Распутину нет никакого вкуса.
Эдуард Бояков: Да, вы правы, моды на российское на данный момент, к огорчению, нет. А Серебряный век, естественно, был триумфом российской темы. Но если мы чуток внимательнее поглядим, когда и как она появилась, то найдем, что с самого начала эры Александра III. С Столичной промышленной выставки, Политехнического музея, с появления на Красноватой площади строения Столичной Думы у нас возникает новорусская эстетика, которая позже плавненько начнет сращиваться с русским авангардом. И Дягилев, к слову, был связан, с одной стороны, с конструктивным авангардом, а с иной — с российской темой, Бакстом, Римским-Корсаковым, Стравинским. Но всему этому времени «моды на российское» отдал импульс государь-батюшка Александр III.
Театру "Российский балет" в Подмосковье присвоено звание академический
В Рф появились общества возрождения российской культуры, появился большой энтузиазм к российской истории, российской иконе. Появилась российская философия. И это все при участии величавых князей, при внимании страны. Николай II схватил эту линию: вспомним хотя бы его балы в российских костюмчиках XVI и XVII веков. А его внимание к теме раскола и фактическое прекращение гонений на старообрядческую церковь, которое автоматом отдало ценнейший импульс для российской культуры. Строения Шехтеля — архитектура, сплетенная со старообрядчеством. А дом Рябушинского, в каком позже жил Горьковатый!
Эти грани неописуемо богатой палитры — все российская культура. Но сначала были сознательные муниципальные шаги.
И мыслить, что на данный момент нам хватит малеханьких культурных кабинетиков, где все будут посиживать и в равной пропорции заниматься российской, индийской, чешской, турецкой музыкой — ну забавно. Это неправильные и несправедливые пропорции. Мы — страна российской культуры, российский язык — база нашей государственности. И нужно этого не стесняться, но учить, развивать, промотировать. Если правительство не пошевелит мозгами о этом, через несколько десятилетий будет одна сплошная кока-кола.
Поглядите на происходящее на Украине, на то, как там работают западные культурные центры! Как поддерживаются украинские драматурги! Пьесы про голодомор показывались в государственном театре Лондона еще за длительное время до Майдана. А большущее количество мастер-классов по современной историографии? Это все область деяния «мягенькой силы».
Потому необходимо биться не с языком современного искусства, а с ситуацией отсутствия ценностей. С тем, что у нас на данный момент нечего выражать хоть современным, хоть традиционным языком. Потому мы поставили «Крайний срок». Для этого я работаю с «Лавром» Водолазкина. Это важный для нас спектакль. А позже еще будет премьера «Петра и Февронии».
За педалированием «российской темы» обычно тянется подозрение в дискриминации — автоматическом вытеснении и угнетении всего нерусского.
Эдуард Бояков: Любители приклеивать нам таковой ярлычек пусть поглядят, как мы параллельно делаем Гофмана с Шемякиным и Максимом Фадеевым. Там будет не российская, а германская тема. А Виктор Крамер ставит у нас «Лес» Островского с Мерзликиным и Ярмольником в ролях Счастливцева и Несчастливцева, и там нет никакого русопятства и в помине — современная конструктивная декорация, непростой, совсем европейский спектакль. Мы МХАТ, у нас будет все: и российская тема, и германский Гофман, и авангардный «Лес».
Часть врагов наверное перейдут на вашу сторону, если вы достигнете реального фуррора?
Эдуард Бояков: Не сомневаюсь в этом. Поэтому что искусство, естественно, обязано гласить само за себя.
Мне показалось, что пока вы заняты поиском диалога со зрителем. И от этого появился «Красноватый Моцарт» как попытка побыстрее взять зрителя с помощью музыкального спектакля. Либо чопорная «Леди Гамильтон» — чтоб зацепить снобистского столичного зрителя без особенных глубин, что не придет на «Крайний срок».
Театр Наций показал спектакль "Горбачев"
Эдуард Бояков: Действительность указывает: во МХАТ желают приходить как в большенный магазин, где можно приобрести и сыр, и фрукты, и вино, и посуду, и одежку.
Мы движемся в этом направлении и возлагаем надежды на то, что у зрителя возникнет к нам новое доверие. И в общем по нашим премьерам ощущаем, что оно возникает.
Но в пандемию ведь и премьера не премьера. В театр можно впустить максимум ползала, аншлаг неосуществим.
Эдуард Бояков: Да и зал с правом 50-процентного наполнения быть может переполнен. Как у нас на премьере «Некурортного романа». Шахматная рассадка — это не только лишь покушение на аншлаг. В зале, практически как электричество, держится чувство значимости и ценности действия. Годом ранее театр был для почти всех светским развлечением, а в пандемию поход в театр становится поступком. В зале я спиной чувствую солидарность с нами. То, как зрители, рискуя придти на премьеру, желают поддержать артистов и весь российский театр.
Да, часть билетов сдается, но у нас все равно остается зритель, и его, слава Богу, много. Он отзывчив и признателен.